Это было фиаско, братан! (с)Несколько недель все томские СМИ трубили о возвращении «легендарного» спектакля «Поминальная молитва» по пьесе Григория Горина. Режиссер Олег Пермяков в Томске уже ставил эту постановку в 1991 году, и она продержалась на сцене аж двадцать лет подряд. По каким-то неясным для меня причинам его пригласили в этом году, чтобы поставить спектакль вновь. Судя по интервью, которое он дал Томскому обзору, вышло то же самое, но с перламутровыми пуговицами.
Мне кажется, я хожу на спектакли Драмтеатра просто чтобы проверить, где дно. Так вот, каждый раз выясняется, что в прошлый было еще не дно. Казалось бы, что еще ужасного можно поставить после провального Имажинария м-ра О. Генри, где Вера Тютрина в блестках и красной помаде два раза подряд исполнила булевард оф брукен дримс на превосходнейшем томском английском, а зал хлопал после каждой песни? Если захотеть, то можно всё!
Начнем с символизма, бьющего в лоб: телега как символ кочевой жизни плюс пара странников на заднем плане; составленные на телегу деревянные макеты домиков; дерево, которое в финале поднимаю над сценой, чтобы продемонстрировать, как народ вынужден вечно скитаться, не имея возможности пустить корни — основы для самых маленьких. Не знаю даже, когда в театре перестанут после слов «мне нужно пройтись и подумать» заставлять актера изображать бег на месте, чтобы придать действию немного динамики. Не представляю театр Драмы без массовых танцев (с другой стороны, труппа театра большая, надо же занимать артистов). К счастью, в этот раз обошлось без пения, во всяком случае, его было мало.
Первые полчаса спектакля мне было мучительно стыдно за происходящее на сцене. Вроде бы говорят по тексту Горина, но с такими ужимками и кривляньями, что персонажи превратились в ходячие карикатуры на евреев. Только Евгению Казакову (Тевье) и Валентине Бекетовой (Голда), а еще всем актрисам, игравшим пятерых дочерей пары, удалось избежать этой карикатурщины. Остальные актеры периодически скатывались в ситуацию в стиле «антисемит изображает еврея из сборника 100 лучших анекдотов». Между тем Горина следует играть тоньше, деликатнее, на грани иронии и сарказма. Его персонажи не красуются и не паясничают, по тексту они абсолютно органичны в своей речи. В постановке Драмтеатра — нет.
Что касается содержания: все это страшно устарело конечно (пьеса написана в 1989 году, а действие происходит в начале XX века, так что сексизм и мизогиния прут как на дрожжах весь спектакль). Казакову вообще неблагодарная роль досталась — Тевье невозможно сочувствовать, настолько мудаковатый это персонаж. Инфантильный тип, постоянно обращающийся к Богу с требованием сказать, как нужно поступить; неспособный принять ни одного решения, но требующий от окружающих его женщин признавать его авторитет; унижающий свою жену каждым словом; считающий дочерей своей собственностью (не зря, рассказывая собеседнику о своем хозяйстве, он ставит дочек в один ряд с домашней скотиной).
Актрисам сложно что-то играть, потому что роль со словами по сути есть у одной Валентины Бекетовой. Голда при этом героиня своеобразная: с одной стороны она сама терпит многое от Тевье, с другой — пытается продать старшую дочь замуж за престарелого владельца мясной лавки, хотя в свое время вышла замуж по любви. Цейтл в итоге отвоевывает свое право жить с любимым через попытку самоубийства; Годл отправляется за мужем в Сибирь; Хава переходит в православную веру ради любимого и Тевье отказывается от нее. Все женщины в спектакле мечутся между инфантильным и властным отцом и мужчинами, которые в том или ином виде обещают им освобождение. Но какая это свобода — от одного владельца перейти к другому?
Даже визуально на сцене все время больше мужчин, чем женщин. И по тексту красной линией через все действие идет простая мысль: человек — только мужчина. Тевье говорит о себе, как о дереве, у которого есть ветви и листья, говорит о человеке, который ясно осознает, кто он и что, усвоим понятия деда и отца. Матери, жены и дочери в этой парадигме не самостоятельные единицы с отдельным самосознанием, а приложение к человеку, нечто. Не зря один из самых юмористических моментов - сватовство ребе Лейзер-Волфа к Цейтл — посвящен тому, как Тевье думал, будто мясник хочет купить у него бурую корову. Обоссаться, как смешно. Пятничная молитва — также мужское дело, Тевье грубо обрывает Голду, когда она пытается с ним поговорить в это время.
На фоне всего этого как-то не получается сочувствовать Тевье, вся страдашка которого по сути заключена в страхе перед переменами и будущим. Мир меняется, но все происходящее на сцене ясно говорит — он и должен измениться, так больше жить нельзя. Революционные настроения Перчика выглядят несуразными ровно до тех пор, пока он не показывает Годл, что можно жить, не оглядываясь на мнение родителей. Настоящая революция происходит в домах, а не на улицах; в головах, а не на бумаге. Перемены пугают главного героя, но при этом несут освобождение многим людям, так что важнее: чувство собственной важности отдельного отца семейства или права многих? Мне кажется, второе.
Единственная линия, показанная в современном ключе — ситуация с еврейскими погромами, личности погромщиков, отношение православного батюшки и местного урядника к этим событиям, и взаимодействие русских и украинцев с их соседями евреями. Тут на фоне сексистского мракобесия внезапно ярко светит луч просвещения и толерантности (впрочем, снова только для мужчин). В целом спектакль проходной, скатывающийся в пошлую комедию там, где не нужно, плоский и одномерный. Ни разу не открытие сезона, никакой интересной интерпретации оригинального текста в нем нет, и сразу видно, что ставил мужчина, абсолютно нечувствительный к гендерной тематике. Как обычно, весь пар ушел в свисток.